ПОЛИНА АРОНСОН: «ПЕТЬ НАУЧИЛАСЬ РАНЬШЕ, ЧЕМ РАЗГОВАРИВАТЬ». Замечательная джазовая певица Полина Аронсон, в девичестве Гитман, уже много лет живет в соседней Финляндии, где сеет разумное, доброе, вечное и музыкальное среди местной молодежи, а также выступает в дуэте с мужем, музыкантом Сергеем Трофимовым.

Замечательная джазовая певица Полина Аронсон, в девичестве Гитман, уже много лет живет в соседней Финляндии, где сеет разумное, доброе, вечное и музыкальное среди местной молодежи, а также выступает в дуэте с мужем, музыкантом Сергеем Трофимовым.

В начале июля Полина и Сергей порадовали нарвских поклонников хорошей музыки своим замечательным выступлением в Jazz Cafe, где затем и состоялась наша теплая беседа.

— Полина, я знаю, что на ваше музыкальное развитие больше всех на свете повлиял ваш отец – Давид Гитман. Расскажите о нем.

— Папа был прирожденным музы-кантом, до мозга костей. Играл на барабанах и гитаре, прекрасно пел и вообще был очень творческим человеком. Диму Гитмана (так Давида называли друзья – ред.) знали все! В нашем доме всегда собирались гости и пели песни под гитару. Вечерами папа играл в оркестре в ресторане «Балтика», когда я была еще совсем маленькая. Но время шло, я подрастала, начала петь сама, причем раньше, чем разговаривать. И папа стал брать меня с собой: мы вместе выступали на праздниках. А дома он записывал наше творчество на бобинный магнитофон, и эти записи до сих пор у меня хранятся.

— Получается, папа стал вашим первым учителем. Он преподавал музыку?

— Нет, в музыке он самоучка: нотной грамоты не знал, работал художником-оформителем в таксопарке. Он просто всю жизнь направлял меня и старался приблизить к профессионалам. Поэтому моим фундаментальным музыкальным образованием занимались другие люди, и порог музыкальной школы я впервые переступила в 5 лет. Но тогда отец много гастролировал и ездил по всему Союзу с оркестром, плюс у нас дома не было фортепиано, да еще мама работала на «Кренгольме» по три смены. В общем, через полгода пришлось занятия музыкой бросить, но чуть позже я вернулась в школу и поступила в класс аккордеона к Виктору Алексеевичу Павленкову.

— Вот это да! А почему именно аккордеон? Это было папино решение?

— Почему? Нет, я выбрала инструмент сама. Мы как-то гостили на папиной родине в Молдавии, и нас пригласили на шумную еврейскую свадьбу. Гуляла вся большая семья, и какая-то женщина потрясающе играла на аккордеоне. Я слушала ее, раскрыв рот, и дедушка, видя это, сказал папе: «Давид, покупай дочке аккордеон». Когда лето кончилось, я с только что купленным инструментом начала ходить на занятия. Носила тяжеленный аккордеон аж с Кренхольми!

— Зачем? Можно же было играть на школьном.

— А мне нравилось. Я вообще сразу влилась в атмосферу музыкальной школы, прониклась раз и навсегда ее климатом! Тогда она еще занимала старинное здание около телевышки, что добавляло колорита. В оркестре я сидела позади всех и играла басовые партии, а Леня Сопелкин, руководитель, ворчал: «Гитман, что ты там пукаешь на басах?» — и тогда все ко мне оборачивались и хихикали, а я страшно смущалась.

— И грезили, наверное, о большой сцене.

— Мечтала играть и петь джаз. С юных лет слушала пластинки, которые удавалось достать отцу. А еще он ловил «Голос Америки», и из динамика радио потоком волшебных звуков лились незабываемые мелодии таких величин, как Фитц-джеральд, Эллингтон, Армстронг.

«Почему я не слышу этого здесь?» – недоумевала тогда я. А папа не просто слушал, а старался снять мелодию, переписывал слова. Меня как зацепило тогда, так и не отпускает до сих пор. Потом появились гибкие пластинки, и я сама уже с них сдирала тексты и пела то, что могла уловить на слух. Конспектировала, легко догадаться, русскими буквами (смеется).

— Нынешняя молодежь с трудом поверит в это.

— Еще бы! Сейчас круто: открываешь интернет – а там оригинальные ноты и тексты без ошибок, и разные версии исполнения, и минусовки, и видеоуроки от признанных мастеров! Нам же не на чем было учиться; этих обрывков не хватало для того, чтобы понять и прочувствовать джаз. Даже так называемый «советский джаз» только потом появился – я уже успела выучиться в Петрозаводском музыкальном училище и вернуться домой.

— Петрозаводск – город с интересной культурой, наверняка обучение было феерическим.

— Я поступала на эстрадное отделение все на тот же аккордеон. Но изучить пришлось все стили и на-правления – от классики до блюза; я получила очень разнообразные и ценные знания, и мне захотелось заниматься всем этим всерьез. Правда, сначала пришлось два года отработать в карельской глубинке – помнит еще кто-нибудь это страшное слово «распределение»?

— Помнит, и вот встречный вопрос: неужели нельзя было распределиться в тот же Петрозаводск?

— Можно, если выйти замуж за человека с высшим образованием или иметь какую-то серьезную протекцию. У меня не было ни того, ни другого. Но, жалуясь на судьбу, я немного кривлю душой: пожив и поработав в Суоярвском районе, я получила такой опыт! Тут тебе и романтика, и школа жизни. Первое опустим, а что касается второго – благодаря этой практике, когда при-шлось жить в доме без отопления и воды, я умею делать абсолютно все! Что снова стало актуальным буквально недавно, когда мы купили собственный дом.

— Ой, это мы уже вперед забегаем. А что было после Суоярви?

— Нарва. Я вернулась домой, и мой замечательный папа предложил: давай что-то начинать. Он продолжал работать в АТП и сочинять стихи и мелодии. И, конечно, всегда был готов поддержать любое мое начинание. Но сначала мне нужно было найти постоянную работу, и она чудесным образом нашла меня сама.

— Каким же?

— В пионерском лагере имени Гагарина, где сезонно трудились многие известные люди нашего города, я, выполняя обязанности музработника, познакомилась с Галиной Мольдон. Она-то и пригласила меня преподавать во Дворец пионеров, и следующие несколько лет я вела там классы аккордеона и вокала. И даже ансамбль детский у меня там был! Одной из первых моих поющих учениц стала Юля Кузьмина, у которой теперь собственная вокальная студия, а на аккордеон ходил небезызвестный Володя Чердаков.

— Как тогда обстояли дела с джазом?

— Мастерская, чтобы было понятно, напоминала сегодняшнюю «Фабрику звезд» – начинающих артистов учили петь, шили им костюмы и делали персональные фонограммы. И за это надо было платить – 3000 рублей за курс. А у меня зарплата — 100.

— И что делать?

— Пришла в нарвский отдел культуры, попросила проспонсировать. Мне резонно ответили: «Какой нам смысл в тебя вкладывать? Ты же не вернешься, у нас нет филармонии». В общем, с мечтой о мастерской пришлось распрощаться, и я пошла петь в биг-бэнд к Юрию Киселеву. Там же играл и папа, да и все наши нарвские звезды. Здесь началась настоящая концертная школа! За каждое большое выступление я получала, как сейчас помню, 6 рублей – это высшая ставка!

— Что за ставки такие и кто их устанавливал?

— В Советском Союзе была жесткая тарификация. Раз в год я как вокалистка биг-бэнда проходила аттестацию – помню, как с пианистом Сашей Яковлевым ездили в Таллин. В комиссии — Яак Йоала, Олег Сапожнин и другие известные и значимые люди. Нужно было исполнить три песни –на эстонском, русском и английском языках. И каждый год мне присуждали высшую планку, те самые 6 рублей за концерт. Потолок.

— А где совершенствовали вокал?

— Одного биг-бэнда же недостаточно, наверное. Сейчас все музыканты сессионно участвуют во множестве проектов, а что было тогда?- Все то же самое и было, только называлось, быть может, по-другому. За новыми творческими ощущениями и, чего скрывать, заработками я ездила в Питер к Аркадию Мемхесу – саксофонисту, пианисту и вокалисту, и выступала с ним дуэтом.

— Сейчас все музыканты сессионно участвуют во множестве проектов, а что было тогда?

— Все то же самое и было, только называлось, быть может, по-другому. За новыми творческими ощущениями и, чего скрывать, заработками я ездила в Питер к Аркадию Мемхесу – саксофонисту, пианисту и вокалисту, и выступала с ним дуэтом. Он пел в стиле Рэя Чарльза, мы звучали проникновенно и имели успех. Пели в джаз-клубе Давида Голощекина, и на корабле по ночной Неве плавали под звуки диксиленда. Плюс я ездила в Москву и брала уроки вокала у Миры Львовны Коробковой, которая преподавала в Гнесинке – именно у нее в свое время училась Ирина Отиева. В Петрозаводске ведь не было джазового вокала, поэтому добирала где могла. Выступала, училась и работала на 5 работах. Жизнь била ключом.

— Наверное, и гастролировали помногу? Манукян вот во всех интервью рассказывает, что из-за гастролей не успевал на работу ходить.

— Вот с ним и ездили (смеется). Каждый год на джазовом фестивале в Таллине выступали, и в «Электроне» пели у Эйдемиллеров вместе с Наташей Островой. А с бэндом исколесили всю Эстонию и даже в Москву выбрались. Ну и, конечно, фестиваль «Нарвская весна» — Narva Kevad – предмет моей ностальгии: сколько раз я становилась ее лауреатом!

— В какой-то момент вы сменили родовую фамилию Гитман на яркую Аронсон. Это сценический псевдоним?

— Нет, я вышла замуж, поменяла фамилию и родила сына Мишу. С мужем мы познакомились в Ленинграде, куда я и переехала, продолжая, впрочем, наезжать в Нарву на выступления. А потом, когда Мише было три года, снова вернулась к родителям: семейной жизни тогда не получилось. Я подумывала, не стать ли опять Гитман, но так и не решилась, а потом, уже оказавшись в Финляндии, поняла, как удобно иметь вполне шведскую фамилию. Здесь она пишется с двумя s – Aronsson, и я вполне себе местный житель.

— Как сложилось, что вы оказались именно в Финляндии? Почему не более джазовые Англия или Штаты, например?

— Дело было так. Вернувшись из Питера, я продолжала работать во всех мыслимых ипостасях — аккомпаниатором, руководителем вокального ансамбля, преподавателем фортепиано и прочее. А в 1989 году, когда с зарубежными поездками стало попроще, чем в период «железного занавеса», мне удалось съездить в Турку на фестиваль Aura Swing Jazz. Это меня в клубе Голощекина заметили финские продюсеры и пригласили. Причем моего пианиста не выпустили из страны, и я приехала с оркестровками в руках. Без репетиции вышла на сцену…

— И порвали зал?

— Да. Я выступила на нескольких площадках, меня услышали и пригласили на следующий год. И тогда мы уже играли вместе с крутейшими финскими музыкантами: Юрки Кангас на протяжении многих лет был организатором фестиваля Pori Jazz, а пианист Класс Андерсон – вообще министром культуры, а еще он известный писатель и политик. После этого меня уже пригласили в страну работать и поиграть, и я с удовольствием приняла это приглашение.

— В чем заключалась работа?

— Забавно, но почти в том же, с чего я начинала карьеру в нарвском Дворце пионеров (смеется) — вела в школах уроки музыки, показывая наши песни и танцы. Еще пела для престарелых. И в джаз-клубе были джемы, и в ресторанчиках живое пение. У меня появились первые контракты, и в скором времени я забрала сына – он поначалу оставался в Нарве с моими родителями – и переехала в Финляндию. Тем более что как раз в этот момент президент Мауно Койвисто издал закон, по которому все потомки финнов могут возвращаться на свою историческую родину. А у моей мамы как раз финские корни! Но они с папой остались в Нарве, а мы уехали.

— Корни корнями, но ведь пришлось язык учить. Наверное, было сложно?

— Не то слово! И язык изучать, и карьеру строить здесь непросто. По-этому я сразу отправилась на курсы финского и шведского – у нас на юго-западе страны население в основном шведоязычное, как и мои продюсеры. И когда освоила языки, начала в общеобразовательной школе и гимназии вести пение и музыку, а еще вела кружки и пела в хоре. И Сережа, мой муж, потихоньку тоже начал языки изучать.

— Вы с Сергеем вместе много лет. А как познакомились?

— Я его давно знала – он играл на барабанах с Борей Паршиным в ВИА «Венец», где я одно время тоже пела вместе с Людой Юзвик, а еще вел дискотеки и работал светооператором на выступлениях бигбэнда. У обоих были семьи, поэтому просто дружили, а потом в один год по разным причинам развелись со своими супругами и начали… переписываться – я тогда уже год как жила в Фин-ляндии.

— Переписываться в устаревшем смысле слова? Ручкой по бумаге — и в конверт?

— Именно! Сейчас и это уже винтаж (смеется). Я сразу поняла, что нашла своего человека, с которым у меня не только душевное сближение, но и общие творческие интересы. Поженились мы в Нарве, 24 декабря 1992 года. По профессии электрик, Сережа всегда шел по жизни с музыкой – в юности играл в ВИА «Кривичи», который был лауреатом премии Смоленского комсомола и частью культурной программы Олимпиады-80, ребята гастролировали по всему СССР и за рубежом. А теперь у нас музыкальный дуэт: он, как и мой папа, играет на гитаре и барабанах. И может петь на бэках. А папы, к сожалению, не стало 14 лет назад. И мы забрали к себе маму. На днях ей исполнилось 85.

— А чем сейчас занимается ваш сын?

— Миша вырос космополитом. Он знает 6 языков, избрал своей профессией туризм и активно живет этим. Зиму, например, проводит в Перу. Между прочим, играет на духовых инструментах – флейте, пан-флейте, и перуанские и мексиканские варианты освоил тоже.

— А вы с Сергеем куда предпочитаете выезжать?

— Мы очень любим Данию, где живет наш друг-музыкант: там домики — в точь как в сказках Андерсена. Набережная, маленькая Русалочка, которая сидит и ждет своего принца, королевские дворцы — это просто неописуемо! Ну и в теплые страны — Таиланд, Испанию, Грецию, Болгарию — летаем чаще, чем в Россию, где у Сергея живут родственники. А я обожаю Нарву, любимые места — Темный сад, Променад, Липовка. Мне нравится гулять в старом городе, где ратуша. В этом городе столько друзей, знакомых мест, которые напоминают о юности. До сих пор помню имена и фамилии всех одноклассников и узнаю каждого, как бы ни изменились за такое количество лет. Горжусь тем, как цветет и преображается город, какие талантливые дети растут, и не теряю связи – я всегда на проводе и готова поддержать любую затею.

Беседовала
Анна Чистоделова